В начале июля израильские СМИ обошло сообщение об очередной крупной сделке в мире высоких технологий и высоких цен: американский концерн Salesforce объявил о поглощении израильского старт-апа Datorama. Цена сделки составила 800 миллионов долларов.

Израильтяне такие сообщения уже даже за сенсационные не принимают, однако правда и в том, что мало кто понимает, за что платятся такие огромные деньги. Почему мы так мало знаем о сфере, про которую так часто слышим — НЭПу рассказал Илья Стечкин, эксперт по маркетингу высокотехнологичных компаний.

Много идей на маленьком рынке

— Если идея направлена преимущественно на внутренний рынок – на нее труднее найти финансирование. Потому что израильский рынок невелик и весьма ограничен в возможностях масштабирования, внедрения и монетизации проектов, — говорит Илья Стечкин. — Есть, безусловно, исключения — проекты, которые выросли в Израиле и успешно масштабировались, такие, к примеру, как служба заказа такси Gett, которая сегодня конкурирует с Uber на мировом рынке. Но такие исключения лишь подтверждают общее правило: в большинстве случаев истории успеха израильских старт-апов сразу связаны с выходом на глобальные рынки, с привлечением внешних инвестиций, либо с продажей компаний монстрам мировой ИТ-индустрии. Упомянутая сделка с американским концерном Salesforce, который поглотил израильскую компанию Datorama — типичный сценарий такого успеха.


Потому израильская экосистема старт-апов ориентирована на создание экспортных моделей. Запад – это традиционная цель, даже не весь, а конкретно США.

Сейчас проявляется интерес также к рынкам Старого Света — и, соответственно, к консервативным, медлительным, сдержанным, но надежным европейским инвесторам. Их вызвана тем, что они оперируют деньгами, которые, как правило, заработаны поколениями предпринимателей; они верят в последовательный, а не во внезапный успех. Не самая удобная установка для молодых высокотехнологичных бизнесов, создатели которых ориентированы на быстрый успех. Они — представители «непоротого поколения», люди, которые выросли в обществе, признающем «по умолчанию» право на ошибку. Потому, вероятно, Америка долгое время оставалась законодательницей IT-моды. Там велик объем капитала, и этот капитал позволяет себе эксперименты: если из ста инвестированных проектов один «выстрелит» – это хорошо. А сегодня, помимо американского и европейских рынков, следует еще учитывать активность азиатских инвесторов.

Израильские фаундеры стартуют довольно поздно, уже имея за плечами не только учебу в университете, но и службу в армии, и успешную карьеру в какой-либо крупной компании. Они могут себе позволить инвестировать создание прототипа самостоятельно, не привлекая внешние средства.

В качестве примера приведу старт-ап, работа с которым произвела на меня большое впечатление: RightHear, потрясающий по своей гуманности проект, мобильное приложение для навигации слепых или слабовидящих людей в общественных пространствах. Типичная израильская история успеха. Я уверен, что в течение года этот сервис станет стандартом при проведении мероприятий и создании высокодоступной офисной среды.

Количество успешных израильских экзитов на рынке растет буквально с каждым днем. Если мы посмотрим на конкретные показатели привлекаемых средств, то, по данным исследовательского центра IVC, в первом полугодии 2014 года 69 экзитов собрали 4 млрд. долларов. В первом полугодии следующего года – уже 5.8 миллиарда на 72 экзита, затем за первые шесть месяцев 2016 года небольшой спад – 4.4 миллиарда на 68 экзитов и 1.9 миллиарда в первом полугодии 2017 года на 63 экзита. И вот – первое полугодие нынешнего года – и вновь всплеск: 6.2 миллиарда на 58 экзитов, это самый высокий показатель, начиная с 2014 года. Плюс уже в начале второго полугодия мы имеем упомянутую сделку на 800 миллионов.

Так что количество успешных экзитов растет, динамика симпатичная. Однако есть одна проблема, которой особо не касаются и на которую не обращают внимания: примеров качественного освещения технологий как таковых, вне финансового контекста, не очень много.

Технический «новояз» для малообразованного читателя

Израильские СМИ интересует — кто, кому и почем продал. А что именно продал, почему продал, или почему продал именно это – вопросы, которые обсуждаются довольно поверхностно. Материалы ориентированы в меньшей степени на технические подробности, и в большей – на рыночное восприятие проекта или продукта.

Одна из причин в том, что мало где готовят медийщиков с технической базой. Разве что в Междициплинарном центре в Герцлии, где существует школа коммуникации и журналистики (Sammy Ofer School of Communications), процветает междисциплинарный подход, во многом благодаря личности ее руководителя – доктора Ноама Лемельстрих Латара, выходца из MIT и, соответственно, имеющего технический бэкграунд. Остальные, как правило, чистые гуманитарии. А технари потом не могут им внятно объяснить, что они делают.

И в итоге СМИ предпочитают освещать несколько тем, традиционно и прочно связанных с израильскими инновациями. Это – биотехнологии, фармацевтика, агропром, кибербезопасность и финтек. С недавнего времени также автономный транспорт и блокчейн. Но даже в этих сюжетах многократное повторение модных слов часто заменяет разговор по существу. Слова-триггеры, которые используют часто и с удовольствием, не всегда вникая в их содержание. Раньше такими «модными аксессуарами» были облачные технологии, потом им на смену пришли контейнеры, все стало «контейнизированным»; следующий хайп – блокчейн-технология, при этом разговор всегда сводится к криптовалютам. Хотя это — далеко не единственная область применения технологии, скорее, криптовалюты – это побочный продукт развития блокчейна, с моей точки зрения.

Еще такими триггерами можно назвать термины «искусственный интеллект» (AI), big data, «машинное обучение», «интернет вещей» (IoT) и ряд других понятий. В общем, все, что на слуху. И потому возникает ошибочное ощущение, будто аудитория понимает в этих технологиях. Сказали: вот – это платформа для обучения искусственного интеллекта — и все с умным видом кивают головами: мол, да, замечательно!

Никто не спрашивает, а в чем, собственно, заключается процесс обучения искусственного интеллекта, как он осуществляется? Как можно оптимизировать этот процесс, ускорить его? Людям как будто даже не очень удобно спрашивать, потому что речь идет о вещах, которые все должны знать априори.

А итоге, например, пока скандальная ситуация с «Кэмбридж аналитика» не вышла на первые полосы ведущих американских изданий и веб-сайтов, никто особенно и не задавался вопросом: как можно повлиять на электоральное поведение пользователей Фейсбука? Это уже потом начали появляться научно-популярные материалы, связанные с тем, как же эта маленькая исследовательская фирмочка смогла — и смогла ли? — оказать влияние на электоральные предпочтения в двух крупных, если не крупнейших, политических кейсах: президентских выборы в США и референдум в Англии по вопросу о выходе из Евросоюза.

Я считал и считаю, что содержательный разговор о высоких технологиях, которые определяют наше настоящее и будущее, необходим для того, чтобы осмысление технического прогресса не отставало от самих инноваций. Чтобы люди имели возможность критического анализа той или иной технологии, им надо хотя бы в общих чертах рассказывать, как она работает.

А отсутствие такого анализа приводит к тому, что шустрые ребята быстро и хорошо создают технологии, которые в дальнейшем определяют наши потребительские паттерны. Они используют наши данные в своих интересах, скажем, в рекламной сфере. Все это проходит мимо нас, мимо нашего сознания, хотя касается каждого из нас напрямую.

Марк Котлярский, «Детали». Фото: Борис Беленкин

Метки:


Читайте также